Шив Садан, 26 февраля 1991 года
Когда Гурдэв Сингх увидел, что я собираю полотенце, мыло и так далее, он задал вопрос, который задавал часто: «Что вы делаете?»
– Собираюсь принять душ.
– Зачем?
– Мне не нравится чувствовать себя грязной в начале дня, и разве сикхские писания не велят купаться два раза в день?
– Здесь – другое дело, – заверил Гурдэв, – здесь поле битвы!
Это поле битвы – посадка тростника. Махарадж говорит:
«Это очень полезное дело. Тростник, который мы садим, поможет накормить и поддержать бедных, а сахар используют и для приготовления прасада, вместе с которым люди получат благословения. Это – настоящая сева».
Мы закончили посадку тростника на поле Пир Сахиба, и команды севадаров перевезли в Теджпури – маленькую деревеньку на другом конце земель Махараджа. На большом посевном поле – только что подготовленная почва, на которой будут проводить посадку первый раз. Благодаря непрерывной работе тракторов новую почву теперь не отличить от уже культивированной. Впрочем, вся земля на этой территории была культивирована не так давно. Как только землю Махараджа освобождают от зарослей, она начинает приносить феноменальные урожаи.
Под нависающими тучами нам, женщинам всех возрастов, поручают снять верхний слой с тростника, кучами разбросанного по всему полю. Пока наши руки чернеют от порошка под шелухой, остальные женщины пытаются вовлечь меня в разговор на пенджаби. На большинство вопросов и высказываний мне приходится отвечать: «Извините, я не поняла». Женщины всегда хотят знать, есть ли у меня дети, и я знаю ответ на этот вопрос: две дочери, один сын – все уже взрослые. Одна замужняя дочь сейчас беременна, я скоро стану нани (бабушкой со стороны матери). Все это я могу передать с некоторыми затруднениями, используя множество жестов рук. Что я не могу передать – так это мое горе от того, что, выбрав работу в миссии Махараджа, чтобы быть его последователем и рассказывать миру о том, что он делает и говорит, я, вероятно, не смогу часто видеть свою любимую семью в Америке.
Но и здесь у меня такая большая семья! Сначала они глядят на меня с огромным любопытством, а затем оно постепенно превращается в огромную любовь. Одна милая сестра лет восемнадцати говорит мне: «Алаб джу». Как обычно, когда я не понимаю пенджабскую фразу, я повторяю ее вслух снова и снова в надежде, что ее значение волшебным образом раскроется само собой. «Алаб джу, алаб джу…» И тут меня осеняет мысль, что она говорит: «Ай лав ю». Я хотела просто побыть наедине с Намом, работая в тишине под этим огромным удивительным небом, но ее любовь заставляет меня устыдиться своей западной склонности к уединению. В Индии все делается в группах, одиночество же считается огромным наказанием.
Пока общинники продолжают работать вместе под аккомпанимент дружеских разговоров, небо темнеет, облака превращаются в грозовые тучи и дует сильный ветер. Мои сестры дрожат, не привыкшие к холоду. Затем начинается дождь.
Сначала все мы продолжаем работать, но я из предосторожности оборачиваю непромокаемым пончо свою сумку с камерой, чтобы уберечь ее от дождя. Тогда начинает дуть нешуточный холодный ветер. Конечно же, я не собираюсь надевать свое пончо, ведь у моих сестер таких нет, но, к счастью, нам приходит в голову забраться под него всем вместе. Нас теснится все больше и больше под этим маленьким укрытием размером примерно метр на два с половиной метра, пока нас не становится одиннадцать, включая мужчину, пытавшегося раздавать чай под дождем, но в конце концов отказавшегося от этой затеи.
Кроме того, что крыша из пончо уберегает от дождя все кроме того, что осталось за ее краями, она позволяет нам, сидящим на корточках, сбившись в кучу, согреться. И наш разговор продолжается. Они учат меня пенджабским словам – «свитер», «браслет», «серьга для носа», а я учу их тем же словам на английском, хотя для маленьких золотых цветочков, пронизывающих их ноздри, слова не находится.
Пока дождь превращается в град, а гром и молния раскалывают небо, мы начинаем молиться и благодарить Бога. «Тан тан Баба Сири Чанд Сахиб (Великий, великий Баба Сири Чанд)», –повторяет моя сестра, которая говорила: «Алаб джу».
Из нашего крошечного убежища мы видим, как другие севадары отступают с поля битвы. Одни набрали охапки тростниковых очистков, чтобы прикрыть головы и плечи, другие пробираются по грязи, неся на головах корзины для посадки, а некоторые счастливчики нашли пластиковые мешки для удобрений. Они пытаются добраться до убежища – тростниковой хижины на дальнем конце поля.
Так как дождь продолжается, наша группа решает, что и нам пора убегать в хижину. Мы решаем сделать это все вместе, держа пончо над головами и двигаясь с одинаковой скоростью. На теории это выглядит хорошо, но на практике удержаться всем вместе очень трудно, ведь все мы – разных размеров и возрастов, а бежать по мокрым глиняным бороздам трудно. В конце концов, я оказываюсь в конце нашей сумасшедшей процессии рядом с бабушкой, которая поскальзывается и падает в грязь. Пока я помогаю ей подняться, пончо и остальные члены группы оказываются уже далеко. Наконец все мы и несколько мужчин и мальчиков оказываемся в хижине. По индийскому обычаю, группа женщин остается в стороне. Разговоры стихают. Кажется, все ослабли.
Дождь, наконец, прекращается, и мы идем по грязи в Тэджпури, где для севадаров приготовлен большой лангар. Мы смываем какое-то количество грязи с рук и ног в лужах, оставшихся после дождя, и под колонкой перед тем, как пройти перед Махараджем. Он царственно восседает под навесом для приготовления пищи. Я полагаю, что он собирается сказать женщинам что-то ободряющее, но вместо этого он строго глядит на нас и велит нам поторопиться на задний двор. «Он – строгий учитель, его программа – это Нам и тяжелый труд», – говорит с явной преданностью один из мужчин.
Замерзших, промокших, забрызганных грязью, нас отправляют в укрытие – конюшню. Одного из коней выводят, а второй нервно фыркает и бьет копытом в конце конюшни, пока в нее заходит все больше и больше севадаров. Нам, присевшим на землю в другой стороне, подают необыкновенно обильный обед на тарелках из сшитых листьев. Мы нетерпеливо едим его грязными руками.
После того как всем подали еду, нам велели сесть в ряды на конном дворе, где нам раздали чай и прасад, благословленный Махараджем. На прасад сегодня бунди – кусочки золотистого жареного теста в сахарном сиропе, очень сочные, очень сладкие, которые раздают большими порциями. Мы протягиваем свои шали, накидки или подолы рубашек, чтобы получить эту премию, которая даже не помещается у нас в руках.
Должно быть, Махарадж зарядил прасад дополнительной энергией, потому что мы возвращаемся на тростниковое поле, полные сил. Наши руки летают по стеблям, быстро очищая все, что осталось на поле. Так как еще полдень, нас отправляют туда, где собирают тростник, для очистки куч, там лежащих. Согретые работой и, конечно, благословленные Махараджем, мы очищаем тростник так быстро, что наши руки размылись бы на изображении, если бы кто-то снимал нас на пленку. Влияние Махараджа заметно даже без его физического присутствия, но оно кажется еще сильнее, когда он приходит и стоя наблюдает за нами. Нет никакого ощущения усталости или физической слабости. Наоборот, есть ощущение безграничной энергии и огромной силы, направленной на помощь бедным.
Мы очищаем тростник, пока тучи не закрывают полумесяц и становится невозможным отличить кучи отходов от куч неочищенного тростника. Однако мы все еще видим Махараджа: он светится на расстоянии в своей белой одежде.
Однажды я спросила у Махараджа, почему Гуру Гобинд Сингх – десятый сикхский Гуру – подчеркивал, как важно святым, всегда помнящим и любящим Бога, быть еще и воинами. Я знаю, что сам Гуру пожертвовал отцом и четырьмя сыновьями ради свободы вероисповедания, прежде всего для индусов, и что он научил сикхов контролировать свою силу и вселил в них чувство бесстрашного самопожертвования. Махарадж объяснил мне:
«Быть святым – значит быть единым с Богом. Быть воином – значит защищать каждого, голос чьей религии подавляют, воин – это тот, кто сражается за справедливость и помогает слабым людям всеми способами. Например, во времена Иисуса людей лишали права голоса. Он защитил их своим сильным голосом и отдал свою жизнь на кресте. Вот что значит быть святым воином.
Гуру Гобинд Сингх тоже защищал угнетенных – тех, у кого не было права поклоняться Богу. Во всех его действиях против угнетателей не было никаких корыстных мотивов. Он пожертвовал всей своей семьей, включая детей, всегда непоколебимо выполняя свою миссию защиты слабых. Он никогда не думал: «Я не должен был так поступать». Он всегда говорил Богу: «По Твоей милости я никогда не забуду Тебя, и все эти поступки были правильны».
Каждый пророк вел эту борьбу. Моисей освобождал порабощенных людей, Иисус помогал угнетенным, и Мухаммед продолжал ту же миссию, призывая: «Ведите джихад (битву)». До Мухаммеда людей в этой местности заставляли верить во множество разных божеств, олицетворяющих разные элементы. Например, один бог был богом ветра, еще один – богом дождя, еще один – богом деторождения. Насаждение поклонения этим богам использовали для угнетения людей. Мухаммед сказал им: «Бог попросил меня передать вам: «Поклоняйтесь единому Богу, и к вам придет все». Он говорил людям, что у них есть свобода выбора и не надо подчиняться угнетателям, но те, для кого старые порядки были выгодны, не хотели их свободы. Поэтому Мухаммеду приходилось бороться с угнетателями, отстаивая права людей.
Всегда существует конфликт между пророками, борющимися за восстановление свободы выбора людей, данной им Богом, и теми, кто, опираясь на власть, насаждает ритуалы и порабощает людей. У всех пророков – одна и та же миссия, каждый из них – как святой, так и воин».
Мы выходим с поля под клич: «Вахе Гуруджи ка хальса, Вахе Гуруджи ки фатех (Мы, последователи, принадлежим Богу, и победа принадлежит Богу!)» Энергия все еще бьет ключом, и, чувствуя, что связь между общинниками стала еще крепче благодаря совместному преодолению трудностей по милости Бога, мы забираемся на прицепленные к трактору вагончики без стен, чтобы нас отвезли обратно, к центральному комплексу. Как только мы отъезжаем, покачиваясь в темноте, тотчас начинаются песни и хлопки – восторженное восхваление Бога и сикхских Гуру. Когда один заканчивает петь, начинает другой. Семилетний сын сестры Биндар пытается танцевать всю дорогу, несмотря на то, что его постоянно сбивает с ног, пока вагончик прыгает по глубоким лужам.
Землевладелец, стараясь не упасть, спрашивает, знаю ли я, почему мы все так счастливы. Я не нахожу точного ответа, хотя наша радость необычайна. Он говорит: «Это потому, что с нами Бог. Он – не далеко. Он прямо здесь».
Когда мы приближаемся к комплексу, раздается клич на все голоса: «Боле со нихаль, Сат Сри Акаль! (Благословенны те, кто говорит: «Бог Истинен и вечен!»)